С чего начинается родной город? Иногда, как и незнакомый, чужой - с первой прогулки-экскурсии, прикосновения к эпизодам его истории, в том числе не такой уж давней, которыми гордятся не меньше достопримечательностей старины.
- Дети, вот здание театра оперы и балета. Посмотрите, какое красивое. А как красиво внутри! Этот театр построили в 1910 году в честь оперной дивы того времени Неждановой. И сейчас, в 1968 году, оно не только нисколько не устарело, но ничем не уступает лучшим, самым современным оперным театрам мира. Не уступит и через двадцать лет и через сто!
- Его построили братья Маиловы, рыбопромышленники, - громко заметила сопровождающая вместе с учительницей нашу колонну мама Майи Аванесовой.
И твёрдо добавила:
- Армяне.

Мы, бакинские армяне, были очень и очень разными по своим корням, уровню образованности, уровню жизни, социальному положению. Но для всех армян Баку стали общими:
• русский язык
• интегрированность
• угасающая память о родных местах - своих или родительских/дедовских (например, об Арцахе, Гяндже)
• легенды и истории из городского фольклора о досоветском прошлом армян в Баку
• добровольное/вынужденное отчуждение от армянской культуры и духовности
• кладбище
• исход

История

Для общности людей так же важно знать свою предысторию, как важно для отдельного человека знать своих родителей.
Трудно сказать, кем ощущали себя армяне Баку начала XX века, в пору промышленного взлёта этого города: просто настоящими бакинцами, временными поселенцами или пионерами освоения каспийского нефтяного «клондайка». Наверное, и теми, и другими, и третьими. Факт, что появились армянские фамилии, вошедшие в историю не только Баку, но и мирового бизнеса. Армяне – нефтемагнаты, миллионеры и меценаты, строившие библиотеки и оперные театры, школы и общественные столовые. Не жалевших своих денег на превращение пыльного неблагоустроенного восточного города в современный, с проспектами и скверами. Армяне-инженеры, армяне-врачи, армяне–рабочие на промыслах…
Советская власть решила писать историю города фактически с чистого листа – со временем сами же бакинские армяне основательно подзабыли свою роль в становлении города на Каспии. Разве что иногда пересказывали друг другу какую-нибудь красивую притчу о Манташеве, Маилове... Благодаря фильму «Хаос» - его часто показывали по телевидению - мы вспоминали славное прошлое армян Баку, не представляя всех масштабов их общественной и благотворительной деятельности.

Смутно помнилось и другое, казавшееся неправдоподобно далеким…
В британском сериале «Рейли: король шпионов» есть эпизод, когда прибывших в Баку англичан и самого Рейли, роль которого исполнил Сэм Нилл, не пускают в город, потому что «татары режут армян». Произносит эти страшные слова какой-то русский начальник, вооружённый до зубов, с безмятежной улыбкой на лице. Так же безмятежно и равнодушно страшную информацию выслушивают, даже без естественной, казалось, для европейцев реакции на то, что совсем рядом льётся кровь невинных людей.
Тогда, в 1905 году в Баку, крупном российском губернском городе, вдруг оказалось, что все армянское благополучие – дом на песке. Армяне здесь лишь до поры до времени находятся под защитой государственных законов. При определенных обстоятельствах власть не только не станет их защищать, как граждан империи, но с одобрением будет смотреть на бесчинства толпы, без промедления откликающейся на призывы грабить и насиловать в полном соответствии со своей «культурой повседневности», которая до поры до времени поугасла из страха перед законом
Традицию армян строить и строить, тратя свои материальные и человеческие ресурсы на благо всех живущих в Баку, эти события не смогли поколебать. Армяне продолжали:
• прибывать в Баку работать, зарабатывать, поднимать город
• давать своим детям образование на русском языке, ради более полной интеграции в русскоязычном городе и в империи в целом
• основывать в Баку армянские культурные и благотворительные организации
Часть молодежи увлекалась социалистическими идеями, вступала в ряды дашнаков, гнчакистов, большевиков, но подавляющее большинство армян Баку по-прежнему полностью полагалось на защиту империи, считая события 1905 года результатом стечения обстоятельств.

История Баку и в советские времена, и тем более сейчас – крайне оболгана, урезана и политизирована. Кое-что выплывает на поверхность только сейчас.
Из учебников по истории СССР мы знали об англо-турецкой интервенции в 1918 году, понятия не имея, что англичане, хорошо или плохо, но обороняли город от турок вместе с дашнаками. Знали о Бакинской коммуне и её коммунисте №1 Степане Шаумяне, о других пламенных революционерах – армянах. Но даже не подозревали, что за определением границ советских республик и автономий стоят несправедливость и предательство по отношению к армянам, несмотря на весь их вклад в дело революции в первую очередь в Баку.
В полном соответствии с установками советской власти разговоры о Карсе, Нахичевани и Карабахе воспринимались бакинскими армянами как ненужные и вредные: нас ведь так любят в Баку, мы получаем квартиры и образование без особых проблем, без всякой видимой дискриминации. Ведь «столкновения» 1905 года были спровоцированы царским самодержавием. (Вооруженные нападения на армян действительно были спровоцированы властями империи, но их характер имел хорошо знакомую нам специфику – нападали на всех без различия пола и возраста, резали, жгли, грабили, но быстро испарялись, едва получали достойный ответ.) Ведь в 1918 году армян в Баку убивали турки (На самом деле они на три дня отдали армянские дома на поток и разграбление местным «кадрам», а уже потом производили расстрелы интеллигенции и общественных деятелей, выводя их колоннами за город). «Теперь все это в прошлом, как конка, керосиновые лампы и адский труд на промыслах», - считали советские армяне, жители и строители теперь уже советского города на Каспии. После трудового дня интернациональный город фланировал по празднично освещенному Приморскому бульвару и казалось, что ярко освещенные улицы, легкий бриз и кафе «Садко» будут всегда.
Но история имеет свойство повторяться для тех, кто не любит её уроков.
История повторилась через десятилетия. В 1988 и 1990, в Сумгаите, Кировобаде и Баку, тогда ещё советских городах, где внутренним войскам ничего не стоило навести порядок - был бы приказ.

Скажете, что в конце 80-х бакинские армяне не видели угрозы и не противостояли? Я свидетельница того, что армяне Баку в большинстве своем понимали: идёт разрушение СССР, и армян опять заставят кровью платить за чужие интересы - геополитические интересы держав или интересы тех, кто ищет в погромах и смертях предлог для возврата к прежним временам «ежовых рукавиц».
Мы понимали, что из Баку надо уезжать.
Почему уезжать, почему не защищать с оружием в руках своё место под солнцем в Баку, заставив ВСЕХ смириться с мыслью, что мы НИКОГДА и НИКУДА не уедем? Как часто мы потом слышали попрёки от «геройски» настроенных обывателей, проживающих за десятки тысяч километров от Баку, Сумгаита, Кировабада, - городов Азербайджана, в мгновение ока переместившихся из XX века в средневековые ужасы времен взятия турками Константинополя?
Баррикадное красноречие и митинговый пафос так же далеки от реального противостояния, как героизм газетных пропагандистов от участия в настоящей войне.
Чтобы яснее выразить свою мысль, приведу пример. Скарлетт О‘Хара стреляет в забредшего к ним дом одинокого янки, будучи абсолютно уверена, что это просто отбившийся от своего отряда любитель пограбить. Перед такими вот одиночками - авантюристами или преступниками – уважающий себя человек не пасует, им дают достойный отпор.
Та же самая Скарлетт благоразумно покинула Атланту, когда войска конфедерации оставили город, и какое-то время он должен был находиться во власти мародёров и неконтролируемых солдат-победителей.
Вовремя уйти, - оценив правильно ситуацию, как катаклизм, перед которым бессильно любое оружие. Уйти, не позволив себя убить, изнасиловать и ограбить – это задача национального значения, защиты генофонда, морального достоинства нации. Тем более, если ты прекрасно сознаешь – речь не об отчей земле, дороже которой нет у человека ничего.
После Сумгаита мы, бакинские армяне часто собирались и спорили, пытаясь понять, что нас ждёт. Помню те страшные дни, когда не знаешь сколько ещё до извержения вулкана, готового в мгновение ока покрыть пеплом и раскалённой лавой – нет, не весь город, а выборочные тысячи и тысячи квартир. В конце концов, во время беспорядков в ноябре-декабре 1988 мы уже поняли, что идёт развал Союза, формирование республик, военное решение вопроса спорных территорий. И перед армянами Баку стоит тактическая задача – быстро и достойно уйти.
Что основная масса и сделала.

Армяне Баку после 1988 года были совсем не теми армянами, которые в начале века приезжали за работой из обездоленных армянских областей. И не только потому, что больше знали, могли лучше предвидеть развитие событий. Но прежде всего потому, что встала на путь национального возрождения и заявила о себе на весь мир Армения, на тот момент все еще одна из республик СССР, но уже способная позаботиться о своих детях, растущих пасынками в Азербайджане.
Беженцев обеспечивали не только временным пристанищем в гостиницах и пансионатах, но, при желании, - землей в сельских местностях, ссудами по 20.000 рублей на строительство домов в деревнях. Тогда это были большие деньги - я знаю людей, построивших на эти ссуды двухэтажные дома.
Нам выдавали довольно существенную материальную помощь в то время, когда Ленинакан и Спитак лежали в развалинах. Всех без исключения студентов принимали на родственные специальности в институты, техникумы - обеспечивали общежитиями, стипендиями!
Представьте себе масштаб административных, финансовых, экономических проблем для республики – и они решались: вопросы с пропиской, трудовыми договорами, пенсиями...
В Армению с 1988 по 1990 выехала большая часть бакинских армян. По официальным данным Управления по делам беженцев и миграции в 1988 в Армению прибыло 380 000 армян из Азербайджана. По данным переписи в 2000 году число азербайджанских армян, имеющих статус беженцев, составляло 238 100 человек – сюда не вошли десятки тысяч армян, выехавших из Азербайджана в 1988 и имеющих собственное жильё в Армении, постоянную прописку, а значит новые паспорта граждан Армении.
Назову ещё одну цифру – число беженцев из Баку, принявших гражданство Армении с 2000 по 2007 годы составило 80 000.
Мы чувствуем себя армянами в Армении, коренными, автохтонными, титульными – ни одно из этих слов не сможет передать всю сладость ощущения себя на своей Родине, которая худо-бедно начала постепенно двигаться к независимости и суверенитету.

В фильме Генриха Боровика о событиях в Сумгаите есть кадры, когда обезумевшая женщина говорит в камеру:
«Они мне кричали: Арушанян, иди, пиши новый том истории Армении...»
Мы написали новую историю армян Баку, - правда, не ту, которую ожидали подонки, изгалявшиеся, как им казалось безнаказанно, над Арушанян в Сумгаите.
А ту, которую писал отряд «Егник» в Карабахе, где воевали преимущественно бакинские армяне. Новую историю написали бакинские армяне в Красносельске, Гукарке и Ахуряне. И в родном Карабахе, разумеется.

За хороший совет спасибо, конечно. Может, им воспользуются и другие армяне. Кто предупреждён – тот вооружён, ну, кроме толерантных и космополитичных - храни Господь их души.

Русский язык

Моя бабушка, Гаянэ Рафаэловна Товмасян шестилетним ребёнком в Ване пережила Геноцид 1915 года. Их детский дом колесил из одного места в другой. Она рассказывала, что лучше всего их кормили и содержали в Баку, где они оказались в 1916-ом. К ним приходили очень нарядные госпожи в европейских платьях с зонтиками, дарили им такие же дорогие детские платья и игрушки, и говорили с ними на армянском через два слова по-русски. Русскому западноармянских детей начали учить именно в Баку…
На русском языке в Баку начинали говорить сразу и навсегда, безоговорочно принимая его в качестве родного. Ошибки речи и характерный акцент рабочей прослойки армян, не получивших русского образования, иногда даже закреплялись в качестве фольклора и обыгрывались с эстрады пародистами.
На армянском языке бакинские армяне говорили редко, перемежая искажённые армянские слова с русскими. Так как бакинцами становились армяне из разных мест, то и армянский звучал разных диалектов. Именно в Баку я услышала неповторимый ахалцихский диалект, на котором бегло, без единого русского словечка, говорила с моей мамой её подруга, родом из Ахалцха. Странно, но они, две подруги, никогда не говорили с детьми на армянском, сами общались на настоящем западно-армянском ашхарабаре, что меня всегда волновало, ведь так говорили и мои предки со стороны матери. Странно, грустно, непонятно...
В начале 60-х годов после официального закрытия последней армянской школы в Баку из-за отсутствия желающих учиться на армянском, армянский язык был полностью вытеснен из обихода. Получасовые программы на армянском языке на радио и телевидении два раза в неделю носили формальный и агитативный характер, - но они были. К сожалению, у молодёжи отсутствовало желание смотреть, слушать, учить и хранить свой язык, который они должны были бы чтить, как язык предков. Почему-то, армяне в своих детях НЕ ВОСПИТЫВАЛИ уважение ни к предкам, ни к языку.
А собственно почему?
В 1988 году, встречаясь по поводу обмена квартир с ереванскими азербайджанцами, именно ереванскими, а не выходцами из сельских районов Армении, мы поразились их трёхязычию. Они одинаково свободно говорили на русском, на котором получали образование в Ереване (среди них попадались и дипломированные врачи, экономисты, инженеры), литературным армянским, на котором мы, этнические армяне, не могли к нашему стыду поддержать с ними разговор, и своим родным азербайджанским.
Все без исключения.
Так что оправдания бакинским армянам, якобы трудно сохранить язык, живя вне родины - нет.
Для меня самой загадка: имея мать, закончившую медицинский институт в Ереване в 1959 году на армянском языке, ни я, ни моя сестра в должной мере не овладели родным языком.
Возможно, разгадка этого явления в том, что армяне, в начале века или потом, в 20-30-е голодные годы спускавшиеся с гор из своих обездоленных деревень в поисках лучшей жизни в Баку (который новая центральная власть еще в большей степени, чем прежняя, развивала как центр нефтедобычи и нефтепромышленности), ассоциировали свой родной армянский язык с отсталостью и униженностью. И эта психология привилась тем, кто создавал город и его благосостояние – тем, кто выжил, кто не уехал, остался на прежнем месте к началу 1920-х годов. Они же в свою очередь неосознанно передали новоприбывшим глубоко запрятанный страх – память о тех днях, когда быть армянином в Баку означало смертельный риск для тебя и твоей семьи.
Армяне, веками притеснявшиеся именно как армяне, с готовностью прониклись идеологией интернационализма - в большей степени, чем азербайджанцы, или другие народы Баку. Это была очень удобная идеология – она не требовала в явном виде отказаться от национального «Я» - сменить веру, имя и прочее. Она просто объявляла все национальное несущественным, устаревшим в «новом мире». И русский язык принимался не как язык другого народа, а как язык этого нового мира, где армян больше не будут попрекать их происхождением и подвергать из-за него дискриминации.
Баку, несомненно, был хлебным и передовым городом, где было удобно и приятно жить, тогда как в Армении и в 50-е жилось трудно. Сейчас азербайджанские писатели с ностальгией вспоминают: «Если бы ты видел Баку в пятидесятые-шестидесятые годы. Знаешь, я не сентиментальный человек, но это был город мечты. Какой-то карнавальный город, где праздник никогда не кончался.»
Но как раз после шестидесятых ситуация начала меняться.
Очень сильным осталось впечатление детства, когда с отцом, встретившим меня со школы, мы наткнулись на большую орущую очередь возле хозяйственного магазина. Очередь за ереванской водяной эмульсией, заменившей ужасный известковый раствор.
- Что вы так убиваетесь за армянской эмульсией? – кричал якобы в шутку на азербайджанском продавец. – Сами не можете её придумать? Опять пустили армян вперёд.
Ереван заявлял о себе и как культурная столица: здесь построили Оперный театр, получивший золотую медаль за архитектуру, и оперные дивы были здесь действительно мирового уровня, и промышленность в гору пошла. Вдобавок, много мелочей, из которых складывается целое. Со всего Союза приезжали в Ереван за новинкой тамошней легкой промышленности, махровыми полотенцами, о которых вообще тогда многие не слышали.
О науке вообще был разговор особый. Выпускники факультетов физики, биологии Ереванского Государственного Университета говорили на равных с ведущими учёными на мировых и всесоюзных конференциях. Особенно отрыв Еревана от Баку стал заметен после создания Института Математических машин, Мергеляновского института.
Карнавал в Баку закончился. А для бакинских армян, по глупости и близорукости отказавшихся от своего родного армянского языка - символа истинной духовности с наидревнейших времён, - видевших только в русском пропуск в «высокую жизнь», от пиршественного стола участников бакинского «бала» остался «пикник на обочине». На обочине науки, культуры, высоких технологий и полнокровной жизни.

Смешно и горько, но даже сейчас многие бывшие бакинцы, с 1988 года живя в Армении, не только сами не овладевают языком, но пишут жалобы на отсутствие русских школ, где их дети имели бы возможность получить русское образование. Есть обыватели, которых не может вразумить даже несчастье – самый эффективный метод вразумления.

На закате советской эпохи какой-то процент молодёжи из бакинских армян противился этой тенденции. Я была знакома с молодой парой, купившей участок земли под Ереваном, где они несколько лет строили собственный дом. Им помогали родственники с обеих сторон: они со своим домом считались чем-то вроде форпоста в Армении для своих родов, потерявших с армянством всякую связь. Видя эту молодую семью, приезжавшую в Баку к родителям и говорившую на литературном армянском, я им очень завидовала.
А остальных жизнь вне Армении и русификация грозила в скором будущем превратить в самом прямом смысле - пользуясь выражением предпочитаемого ими языка - в Иванов, не помнящих родства.

Интегрированность

То, что я сейчас расскажу – не анекдот, а совершенно реальный случай, который произошёл в комитете комсомола Института нефти и химии (АЗИНЕФТЕХИМа) в 1982 году с участием моей близкой подруги Ирады Абдулкадыровой (лачки по национальности), члена комитета комсомола института. Она рассказала мне, что к ним пришёл фотограф из какой-то газеты сделать снимок, а потом, когда записал фамилии передовых комсомольцев, спохватился:
- Так, тут у вас армянина или армянки не хватает. Найдите срочно кого-нибудь, а то как-то неинтернационально получается. И быстро, у меня всего десять минут.
Они как ошпаренные выбежали в коридор - как назло очники ушли, а вечерники ещё не пришли - бросились к центральному входу и останавливали всех с вопросом:
- Простите, Вы – армянин (армянка)?
Первого, кто дал положительный ответ, тут же обняли и со словами: «брат, выручай» препроводили в комитет.
После догожданного момента съёмки пришла очередь назвать фамилию.
- Салимов.
После секундного ступора секретарь Арзу с покрасневшим лицом прошипел:
- Ты, что, издеваешься над нами?!
Тот достаёт студбилет и показывает Салимов Владимир Ашотович.
- Я – армянин, и моя фамилия Салимов, - немного с вызовом говорит Владимир.
Фотограф хватается за голову:
- Но так никто не поймёт, что Вы – армянин, можно мы подпишем: Салимян.
- Нет! Ни в коем случае.
Этот эпизод о многом говорит: и о показушном интернационализме, и о бакинских армянах, и о нашей интегрированности по квоте.
Армян в Баку можно было встретить везде, начиная от тюрем, заканчивая кабинетами ЦК Компартии АзССР. Однако...
Было одно большое «однако». В результате политики «коренизации» руководящие посты были для армян исключены. Армяне иногда назначались руководителями среднего звена, директорами школ и тому подобное. Даже музыкантам и работникам культуры либо приходилось шифровать свои фамилии (Андрей Бабаев, например), либо уезжать из Баку.
Но когда альтернативы не было, солистов-армян терпели.
Помню большую премьеру балета Фикрета Амирова «Тысяча и одна ночь» в начале 80-х, в театре оперы и балета Баку. Премьеру транслировали по телевидению, она находилась в центре внимания прессы, была отмечена наградами. Роль Шахрияра исполнял солист Бакинского балета Рафаел Григорян, его партнёршей была азербайджанка, балерин-азербайджанок появилось тогда действительно много, армянок или русских больше не требовалось. И люди вокруг тихо возмущались, - я лично слышала подобные реплики в институте - почему партию Шахрияра исполнял армянин, и, что особенно раздражало - незашифрованный армянин. Я считаю, что со стороны Рафаела и директора театра это был мужественный поступок. Впрочем, худруком театра был Лев Ваганович Леонов.

Духовная среда армян Баку исчерпывалась обрывками армянской истории, почерпнутыми главным образом из романов Раффи, (плюс отдельные имена - царя Тиграна Великого, мелика Шахназара), круга друзей-азербайджанцев/евреев/русских всех вместе взятых, пропаганды о советском человеке, презирающем националистический атавизм, с признанием роли русского языка как языка межнационального общения.
Хаос, описанный Александром Ширванзаде в «Хаосе» продолжался. В первую очередь в головах бакинских армян. Оказавшись в новом большом государстве, в Союзе, они снова мыслили его масштабами, не замечая тех перемен, которые постепенно накапливались у них под носом.
Со времён Ширванзаде во сто крат увеличилось число внуков-полукровок у армянских бабушек, чьи невестки избегали тесных родственных контактов с армянской родней и своим воспитанием выхолащивали армянский дух, - как происходило в семье персонажа романа, старшего брата Алимяна.
Разумеется, смешанные браки не помеха воспитанию детей в духе уважения к национальным традициям обоих родителей, или даже воспитания в одном «отцовском направлении». Всем известен случай Роксаланы, - пример отречения от своей веры из любви к мужу и воспитания славянской матерью, принявшей ислам, не самого худшего турецкого султана Селима, вошедшего в историю под прозвищем «Пропойца».
Свой роман-шедевр Александр Минасович написал в 1898 году, - впереди были трагедии 1905 и 1918 годов, о которых писатель при жизни узнал и отчасти предрёк в своём в романе. Предрёк трагизм армянства в Баку, для которого не было будущего, и которого ждали ассимиляция, «манкуртизация» и погромы с последующим исходом в конце XX века. Принято говорить о том, что Ширванзаде писал о хаосе капиталистического мира и разложении буржуазной семьи Алимянов, - но другой трактовки в советское время этому роману никто дать бы не посмел.
Сам этот роман можно считать ярким примером интегрированности. Александр Ширванзаде, как уроженец города Шемахи, считался уроженцем Азербайджана, был признан заслуженным деятелем искусств и Азербайджана, и Армении. Именно поэтому фильм «Хаос», снятый «Арменфильмом» часто показывали в Баку. Наверное, была ещё тонкость, связанная с псевдонимом писателя: именно Ширванзаде, сын Ширвана.
Азербайджанцы любили подчёркивать в разговорах со своими друзьями-армянами, что мы – «ихние», не такие, как «ермянистанские». Армяне - до поры до времени нужны были в Баку в качестве «кадров» низшего и среднего звена. Совсем как во времена султана Мехмета, понимавшего, что с кочевниками османский Константинополь не создать. Нужна рабсила: строящая, чистящая, лечащая и обучающая. Мехмет создал свою империю, подобную паразитирующему на корнях и соках красивого большого растения цветку раффлезия (кстати, весьма любимому турецкими султанами, неспроста, наверное, - может быть, за источаемый этим цветком трупный запах или за его жизненную «философию»). Империю, которая использовала в качестве корней и питающих соков ум, созидательные способности живущих в Константинополе и специально переселенных сюда армян, греков, евреев.
И Баку нужно было время для своей метаморфозы. Поэтому армяне были востребованы –строители, портные, цеховики-обувщики, зарабатывающие для теневой экономики Баку миллиарды рублей. А для среднего слоя интеллигенции – школьных учителей, заводских инженеров, врачей в поликлиниках – требовались в первую очередь наполовину разбавленные в смешанных браках, «кастрированные», болеющие за «Нефтчи», и на вопрос: «кто ты по национальности», - отвечавшие по схеме Гарри Каспарова: «Я – бакинец».
Некоторые из бакинских армян так и поступали, - носили «зашифрованные» фамилии, благозвучные тюрскому слуху, и, признавая себя армянами, подчёркивали, что считают Баку своим родным городом, в котором родились и выросли, что являются носителями «особого бакинского менталитета», совершенно далёкого от Маштоца, Нарекаци, сасунских песен и танцев «кочари».
Что – то вроде полосатого слонёнка, который умеет летать: не зебра, не птица и не слон.
Но Хаос в Баку постепенно поляризовался, чётко определяя для армян два полюса: или ты стараешься стать настоящим армянином, читающим на языке Маштоца, танцующим танец сасунцев и кочари и поющим своим детям колыбельные на армянском языке, или ты – по сути никто, безликая и безымянная обслуга хозяев бакинской жизни. Пусть даже у тебя ученая степень и квартира в центре города.
Интегрированность армян в Баку, как и всё на свете имела своё начало. И свой конец. Кровавый конец...
Началась пора интеграции бакинских армян в Армении, той части бакинских армян, которым надоело жить на чужой земле. И у этой поры сейчас заканчивается срок – мы стали настоящими: наши дети получают армянское образование, мы сами уже говорим, пишем отчёты на работе и думаем на языке предков.

Память

Дома бакинских армян были традиционно гостеприимны, дни рождения, праздники всегда справлялись шумно и обязательно с многочисленными родственниками. Мы поддерживали связь и с родственниками, оставшимися жить в родных местах. К нам домой очень часто приезжали родные из карабахских, сисианских деревень.
У моей семьи, например, были родственники в Степанакерте и Сисиане со стороны отца. Моя мама прекрасно их принимала, но особенно экзотичными для меня и моей сестры Гаянэ были голубоглазые сестра дедушки Сирануш и её родной брат, ну, и брат деда, тоже голубоглазый Мушег из сисианской деревни Брнакот. Дядя Мушег получил ранение на фронте под Керчью, и мы подкладывали ему под ногу подушку. Дядя Мушег всегда говорил со мной и сестрой по-армянски, пел народные песни, и всё время говорил отцу, чтобы он обязательно хотя бы один раз отправил меня и сестру в Брнакот «увидеть отчий дом».
Не хочу злоупотреблять терпением читателя, но это важно, - отец отвёз однажды нас в Брнакот именно для того, чтобы я и сестра увидели родную деревню.
Надо сказать, это было очень типично для Баку. Выходцы из Карабаха, Сисиана ездили регулярно к родственникам, иногда выбирали себе жён из района. Эта традиция ослабевала или умирала в смешанных семьях.
Чтить свои корни считалось хорошим тоном в Баку, и мы, видя, как держатся своих лезгины, таты, народности Дагестана, не говоря об азербайджанцах, тоже гордились своими корнями и памятью о них, о корнях. Родственные связи, не омрачённые наследственными тяжбами и бременем материальных расходов, были светлыми и желанными.
Подруга моей матери, Елена Цолаковна Мкртчян, каждое лето вместе с сыном Самвелом, ездила в родной Ахалцха, потом они заезжали в Тбилиси к родне мужа. А те каждый год приезжали к ним в Баку на дни рождения и Новый год. Эти приезды у меня ассоциируются до сих пор с шумным карнавалом, весельем за ломящимся накрытым столом, шутками, обсуждение которых продолжались до следующего года.
Это было образом жизни бакинцев, помогавшим смягчать тоску по родным местам и успокаивать память. Как жестока может быть память, я увидела однажды в своей жизни в Москве на лице дяди отца Сергея Мажонца. И никогда не забуду.
Сергей Мажонц был двоюродным братом моей бабушки Елены, и родился в Брнакоте, откуда ушёл на заработки в Баку, потом по партийной линии сделал большую карьеру и оказался в Москве. Своей семьи он не создал, но воспитал троих детей брата, как родных. Они жили с ним в его шикарной и по сегодняшним меркам квартире около парка Горького.
Его часто приглашали в Баку, как ветерана-коммуниста, он сразу звонил отцу, и мы встречались. Но пришло время, когда дядя Сергей по возрасту уже не мог приезжать. И однажды отец попросил меня навестить своего дядю в Москве, куда я поехала по делам.
- Ты была в Брнакоте? – первый вопрос ко мне.
Ничего другого бывшего брнакотца не интересовало – ни его сестра Елена, ни её здоровье, ни дела моего отца, ни мои дела.
Дядя Сергей перебирал фотографии с видами Брнакота - речка, где он купался, дом, где родился, вековое дерево, к которому сбегал, чтобы побыть одному.
Он плакал, руки его дрожали. Бывшему брнакотцу, в конце жизни в результате блестящей карьеры оказавшемуся в тупике своей московской квартиры, не было никакого дела до звука телевизора из соседней комнаты. Это было страшное зрелище ещё и потому, что он стал совершенно чужом и для родных обрусевших племянников, которые закончили благодаря его протекции самые престижные московские ВУЗы, в том числе и МГИМО. Отказавшиеся от Памяти, как ненужного армянского бремени, племянники говорили о ностальгии дяди, заменившего им отца, с подчёркнутым безраличием, граничащим с презрительным игнорированием и где-то насмешкой.
Итог всей жизни бывшего брнакотца и бакинца – пустота и маячившая рядом жестоким миражом Память.

«Летит машина, как стрела,
Маршрут Баку-Ереван»,
Это был маршрут памяти, наподобие шлангу с кислородом, сохраняющий нам нашу суть. Конечно, память угасала, но еще была жива у бакинских армян.
Расскажу один случай.
Я зашла в комитет комсомола за подружкой Ирадой и услышала армянскую речь:
«ес вернем са...»
Это говорил с завучётом Багиевой Михаил Тангян, завтипографией института.
Я рассмеялась, и на вопрос, по какому поводу смех, объяснила:
- «Вернем» говорят только брнакотцы, как мой папа. Мама столько лет передразнивает его, а он всё равно говорит «вернем» вместо «верцнем», «пярц» вместо «барц»...
Миша развёл руками, он тоже был родом из Брнакота. Я встретила его в 1995 году в Ереване, он жил с семьёй постоянно в Сисиане, устроился работать на металлургический завод. Был очень доволен.
- Я вернулся, Лена, - повторял он через каждое предложение.
Многие из Баку переехали в Арцах на постоянное местожительство после 1988 года - память заискрилась, заиграла в нашей крови..
Что с человеком может сделать Память? – Всё, абсолютно всё.
Может превратить его в животное, если уйдёт. А может одарить сказочно, подарить вторую жизнь.
Кто-нибудь не согласен с этим?

Отчуждение.

Дерево, пересаженное в чужую почву...
Эмигрант, лелеющий мечту покинуть «плохую» родину, как бедную мать, недостойную его сыновней любви в его понимании...
У каждого бакинского армянина было своё Отчуждение от Армении: степень, природа и расплата.
Правда, в последние годы наблюдалось и Отчуждение армян, родившихся в Баку, от своего места рождения. Молодое поколение, разочарованное совершенно открытым проявлением шовинизма в Азербайджане, стремилось уехать оттуда навсегда.
Уехать...
Куда ехать русскоговорящим армянам?
Из интервью Арамаиса Саядова, дважды чемпиона СССР по самбо, неоднократного призёра чемпионатов мира и Европы в 50-х годах работавшего тренером сборной Азербайджана:
«Я оставил в Баку три квартиры, даже шурупа не взял. Я с третьего этажа, истекая кровью - у меня остался шрам - убежал на паром. Нас была масса людей. Капитан кричал: «Успокойтесь!». Была настоящая война. Чья это инициатива? Я 50 лет прожил в Азербайджане. Меня приглашали и на Украину, в Россию, Армению, Грузию, но я никуда не поехал. Я патриот. Я родился в Азербайджане. Нас убрали. Теперь живу в Киеве!
Я в Киеве чужой человек. Приютился. У меня здесь сын. Живу на Украине. Сейчас в Армению вызвали, посужу там. Лет тридцать там не был, поеду на родину. Хотя у меня родина СССР. Я защищал честь Советского Союза и поднимал его флаг».
Он был в Ереване в этом году, зангезурец, родившийся в Баку, помнящий рассказы отца о борьбе «кох» на сельских праздниках. Сразу поправил себя, непроизвольно оговорившись «на родину поеду». Степень Отчуждения человека – и его расплата.
Принц Египта Моисей, осознав, что он еврей, пришёл к единственному для себя решению - уйти к своему народу, заплатив за это отказом от придворного благополучия, от приемной матери, сестры фараона, зная и любя её как единственную мать.
Цена за обретение кровной родины высока – ничего не скажешь.
И мы, бакинские армяне, решившие вернуться в Армению, где-то повторили мучительный путь Моисея между Отчуждением и Обретением. Мучительный путь, но конечный, приведший нас к дому, храму и роднику чистого родного языка. Сделали свой выбор, отвергнув лёгкий путь эмигрантов: вечный, тщетный в своей бессмыслененности.
Почему лёгкий? – Потому что люди хотят приехать в построенное чужими руками благополучие.
Почему бессмысленный? – Во-первых, потому что много вот таких любителей сытого благополучия на чужой стороне. Во-вторых, и на чужой стороне случаются катаклизмы, наводнения, войны.
Есть ещё «в-третьих». Этот вечный тщетный поиск из одного сытного благополучия в другое, более сытное заводит в своей нескончаемости каждого поедателя лотоса в тупик постылого Отчуждения (у Гомера лотофаги, поедатели лотоса, угостили посланцев Одиссея сладким лотосом, отведав который греки позабыли обо всём, в том числе о родине и захотели навсегда остаться в стране лотофагов. – Прим. ред.)
Впрочем, каждый волен делать свой выбор, платя за него соответственно.

Кладбище

Смерть – последний высший судья в философских спорах о любви, равенстве, братстве и прочих предметах, может быть, и демократии в том числе.
До 1988 года умерших бакинцев: коммунистов, беспартийных, атеистов и верующих - хоронили каждого на своём кладбище. Армян - на армянском. Путаницы и хаоса тут уже не возникало.
Супруги-азербайджанцы хоронили своих умерших армянских половин только на армянском кладбище – смерть разделяла их не только физически, но и духовно, показывая всем остальным: Что есть Главное и Настоящее.
Армянское кладбище Баку было старинным, там встречались надгробия начала XIX века, располагалось оно на Монтино, город потом вплотную подошёл к нему, рядом был построен автосервис.
Каждое 2 мая армяне, иногда семьями, ходили на могилы своих родных на целый день, забрав с собой продукты. Укрытое высокими деревьями кладбище напоминало парк - огороженные очень высокими оградами могилы, ухоженные аллеи. Здесь в самом деле можно было провести целый день скрытым от посторонних глаз.
После Сумгаита армянское кладбище в Баку было осквернено. Но по личному распоряжению первого секретаря Наримановского райкома партии восстановлено, и там даже дежурили.
Однако живым армянам Баку, ещё тешившими себя мыслями, что Сумгаит – случайность, которая никогда не повторится, стало всё понятно: мёртвых случайно, просто из хулиганства, не тревожат. Прошел своего рода практикум вандализма, который явили «национал-демократы» из Азербайджана всему миру уже в январе 1990 года, уродуя, грабя и насилуя живых армян.
Рассказывая мне о своём покойном отце, Рита Степанян, бывшая бакинка, сейчас проживающая как беженка в гостинице «Наири» в Ереване, вдруг подняла руки к небу:
- Он как будто чувствовал, говорил: «меня в родном Карабахе похороните, здесь не оставляйте». Слава Богу, исполнили его волю.
Я расп