Это были не сатанисты и даже не пьяные бомжи, как поначалу подумали пришедшие на кладбище люди.

Повалили и замазали краской 21 памятник и вырвали из могил четыре креста три подружки-одноклассницы — десятилетняя Саша Авилова, одиннадцатилетняя Настя Завадська и двенадцатилетняя Юля Иванцова.
Зачем они это сделали, девочки сами не могут толком объяснить. Все произошло совершенно случайно, уверяют они. И спрашивают испуганно: «Это ведь грех? Большой грех?»

Черная Радоница

Из объяснений Юлии Иванцовой сотрудникам Полянского отделения милиции:
«Я со школы пришла. И ко мне пришла Сашка. Мы начали играть в резиночки около моего сарая. Потом мы решили сходить за яйцом перепелиным. На кладбище кусты такие, и там перепелиные яйца. Пришли, а там их нету, все были расколоты. Вот… И потом мы пошли на кладбище — я хотела сходить к бабушке своей, и прабабушке, и прадедушке. Вот. И в шутку, нечаянно облокотилась на это, на памятник. И он упал. Она говорит: „Девочки, давайте чуть-чуть их поломаем“. Я говорю: „Я не хочу ломать“. Потом я только кресты штучки три вырвала, вот. И один памятник помогла сломать. И Настя один или два памятника помогла сломать. А фотографии…она взяла их и колола».

— Вечером нам позвонили и сказали, что видели девочек на кладбище, — рассказывает начальник Полянского отделения милиции полковник Сергей Голодов. — Выехали на место. А там… Памятники валяются на земле, фотографии краской замазаны. Где краску взяли? Да люди же приходят, оградки красят, вот краску с кистями там и оставили. Ну и девчонки все перемазанные. Естественно, забрали их, с родителями тут же связались. А девочки… Смеялись, прямо здесь, во дворе отделения достали резиночки и начали играть! Дети. Всего лишь дети. Вот, сейчас их на учет ставим. Уголовного-то дела и быть никакого не может — они же несовершеннолетние!

Разгром, учиненный девчонками, едва не привел к бунту в селе. Потрясенные сельчане были готовы разорвать родителей малолетних вандалок. Милиционеры реакцию людей предвидели и в ночь накануне Радоницы сами, как могли, восстанавливали памятники, поднимали кресты, оттирали краску с портретов.

— Конечно, мы не обязаны были этого делать. Это если по закону. Но по-человечески мы понимали, что надо привести все в порядок. Представляете, один из поваленных памятников поставили за пять дней до этого происшествия! — говорит Сергей Голодов. — А если бы мы еще дожидались, пока родители восстановят разрушенное, то неизвестно, чем бы все закончилось! Это же святое место — кладбище! Да и вообще, не стоило родителям девочек там появляться. Еще неизвестно, что бы с ними сделали родственники!

«Здесь нас бомжами называют"

Несмотря на разницу в возрасте, все три „вандалки“ учатся в одном классе — в четвертом. Почему? „Разные бывают обстоятельства в жизни“, — деликатно отвечает социальный педагог Полянской средней школы Татьяна Маскаева.

Татьяне Маскаевой по должности пришлось разруливать ситуацию и объяснять троице весь ужас совершенного ими. Разговаривает она с девочками спокойно, мягко и, похоже, даже не злится на них. Или просто уже сил нет злиться.

— Ну что, на всю страну нас прославили?

Саша с Настей согласно кивают головами.

— Вот такие у нас сестрички…

— Они сестры?!

— Двоюродные. Их мамы — родные сестры.

— Не похожи совсем… Просто как Беляночка и Розочка. Девчонки, читали эту сказку?

В ответ — тоненькими голосками: „Нет“. Любимая книга у Саши — „Король-лев“, у Насти — „про лягушку и зайчика“. Ни автора, ни названия книги вспомнить она не может.

— Страшно было, когда вас поймали?

— Нет, не страшно. Стыдно было, — Настя разговаривает, не поднимая головы.
Выслушать версию Юли Иванцовой не удалось — ее нет ни в школе, ни дома. „Она у мамы“, — говорит Саша.

— Понятно, — многозначительно произносит Татьяна Михайловна и поясняет: — Родители Юли в разводе. У мамы есть мужчина. Юля в основном с папой живет. Но когда у мамы начинаются запои, она зачем-то забирает к себе дочку. Потом Юля возвращается очень взвинченная и неуправляемая.

Юлька теперь враг номер один у Саши и Насти.

— Она нас подставила! Мы с ней не разговариваем! — заикаясь, говорит Саша.

— Хотя она хотела с нами помириться. Из-за нее на нас в классе обзывались.

— Как обзывались?

— На букву „ш“, — мнется Саша. — И еще макакой…

— Да как обычно обзывались, — говорит молчавшая до сих пор Настя. Девочку как прорвало: „Да они с первого класса не хотят с нами разговаривать. Мы им всегда предлагаем вместе играть, а они отказываются. У меня вообще в классе подруг нет. Только в совхозе. А здесь нас бомжами обзывают“.

— Ну вот, — говорит Татьяна Михайловна, — сейчас напишете, что одноклассники травят их, бойкот объявили. Не так это. Девочки сложные, очень плохо идут на контакт.

Семеро по лавкам

В семье Саши Авиловой — семеро детей. Сашка самая младшая.

— Татьяна Михайловна, — спрашиваю педагога, — а как вы думаете, можно будет поговорить с Сашиной мамой?

— Попробуйте… Но вряд ли она вас на порог пустит.

— Попробую. Как дом-то найти?

— Да тут за школой. Перед футбольным полем увидите самый маленький дом — это их.

Перед футбольным полем нет маленького дома. Есть только деревянный сарай. На всякий случай спрашиваю у проходящей мимо женщины, где живет Инна Вадимовна, мама Саши. „У которой семеро детей? Да вот здесь“, — женщина уверенно машет рукой в сторону деревянной халабуды. „Точно здесь? Вы их соседка?“ „Почему соседка, — удивляется женщина. — Просто их все знают“.

Покосившийся сарай охраняет брехливая дворняга с благородным именем Лорд. Обойдя Лорда (хорошо хоть на привязи), стучусь в дверь. Инна Вадимовна не только сразу открывает, но и приглашает в дом.

— Я вот по поводу истории с кладбищем.

— А… заходите.

В тесном предбаннике, служащем одновременно и прихожей, и кухней, — удивительное сочетание спертого воздуха, грязных стен и пола и стандартного набора бытовой техники городской квартиры. Двухкамерный холодильник, стиральная машинка-автомат (к чему она подключена — загадка, воды в кране нет), электрический чайник, микроволновка. В предбаннике очень холодно. Даже холоднее, чем на улице.

— Это что! Вот зимой, когда 30-градусные морозы были, тогда был холод. У нас трубу зимой прорвало, вот с тех пор и мерзнем. В комнате-то у нас тепло, там обогреватель. А вы зайдите, посмотрите!

В небольшой комнате — как Мамай прошел. Среди нагромождения мебели, вещей, посуды стоит новенькая детская кровать с красивым балдахином и каруселькой. В коляске — дорогие „чикковские“ игрушки.

— Сын мой старший подарил. Он работает, — гордо говорит Инна Вадимовна.
В кроватке — трехмесячная Наташа, внучка Инны Вадимовны. 17-летняя дочь родила. А еще здесь каким-то чудом умещаются сама Инна Вадимовна, ее шестеро детей (старший сын живет отдельно) и муж.

— Девять человек? В этой комнате???

— Ну да… А что, в тесноте, да не в обиде!

К тесноте здесь, видимо, привыкли настолько, что появление еще одного человека остается незамеченным. По крайней мере муж хозяйки дома даже не повернул головы в мою сторону и продолжал возлежать на диване.

— Инна Вадимовна, а почему сами не пошли на кладбище, не отмыли памятники, не подняли кресты? Неужели желания такого даже не возникло?

— Побоялась я… Тут же ко мне хозяева памятников приходили. Ругались. Проклинали нас. Поджечь обещали. Один говорит: „У меня связи в ФСБ“. А я ему: „Да хоть в ФБР!“ Но на кладбище все-таки побоялась пойти…

Наверное, правильно сделала, что не пошла.

— Что там на Радоницу творилось! Люди плакали. До истерик доходило. Одной женщине плохо с сердцем стало, — вспоминает Татьяна Маскаева. — У нее там мать, отец и брат похоронены. И все три могилы осквернены. Она мне говорит: „И как мне сейчас с этим жить?!„

Солдат Джейн из Полян

Под Рязанью Инна Вадимовна Тихонравова оказалась из-за большой любви.

— Я-то сама из Львова. Но работала в Херсоне, художником-оформителем. Вот там и познакомилась с первым мужем. Он меня и увез. Четыре года назад умер он. А я вот снова замуж вышла. За „чеченца“, воевал он в „горячей точке“. А вы были в „горячих точках“? А фильм „Солдат Джейн“ смотрели? Я у мужа спрашиваю: а скажи, смогла бы я пройти те же испытания? Он подумал и сказал: „Да!„У меня ведь 1342 прыжка с парашютом. Еще во Львовском авиаспортклубе.

— Да ладно вам! У десантников столько нет.

— Правда!

Инна Вадимовна верит во все, что говорит. И даже в то, что не девочки виноваты в разгроме кладбища, а мифические мальчишки или даже взрослые мужчины, которые их подговорили. Нерусские, конечно.

— Вот послушайте сами Сашу! Там были какие-то парни, сначала двое, а потом еще трое, которые их заставили ломать памятники, запугав: „Не сломаете, мы вас здесь прямо зароем!“ Чурки были. Нерусские.

Девочек на кладбище видели. Чурок — нет.

А еще она верит в то, что если бы была у нее нормальная квартира, то жизнь бы сложилась совсем по-другому, а ее Сашку не ставили бы сейчас на учет в детскую комнату милиции.

— Вы же многодетная, документы у вас в порядке, вы гражданка России, неужели не стоите на очереди на квартиру?

— Стою. С 1987 года стою.

— И что? Почему не дают?

— Да там надо какие-то бумаги было собрать. Не собрала я.

— Понятно…

— Тут дома в Полянах как грибки строятся. А что нам с того? Только смотрим на них! Думаете, дети не понимают, что у кого-то больше денег, у кого-то меньше? Первое, с чем они в школе сталкиваются, — это зависть. А это смертельный грех.

— Смертный.

— Смертельный!

— Инна Вадимовна, вот вы не работаете. А на что живете?

— Так пособия получаем детские, и сын с дочерью у меня работают. На человека по полторы тысячи в месяц выходит. А чего мне работать за две с половиной тысячи? Раньше работала на ферме скотницей, за телятами ходила, а теперь не хочу. Там одни чурки сейчас. Понаехали! Им этих денег достаточно, а мне — нет.

У сестры Инны Вадимовны, Елены, условия чуть получше. Она живет в бывшем детском саду. Бедно, но чисто. Когда мы зашли в комнату, все стали разуваться. Сняла кроссовки и я. Уходя, заметила, что мои белые носки так и остались белыми.

…Кухня, огромная комната, поделенная на две части — детскую и взрослую. На детской половине — две кроватки. В них спят младшие — трехлетний сын и четырехлетняя дочка. Настя — старшая. Она же — за няньку. У матери серьезные проблемы с ногами, тромбоз внутренних вен. Ходит с трудом. В прошлом году сделали операцию, да не очень удачно.

— Настюша слабенько у нас учится, — рассказывала педагог Татьяна Михайловна. — Пропускает много. А что делать? Младшие как заболеют, с ними сидит Настя — маме тяжело. Я уж не говорю про условия, в которых они живут…
— Мы горячую воду, чтобы помыться, из батареи берем, — согласно кивает головой Настя.

„Этого просто не может быть"

Что дернуло подружек устроить на кладбище погром, или, языком милицейского протокола, „акт вандализма“, ни девочки, ни их родители объяснить не могут.

— Они ведь каждый год на кладбище ходят — и на Пасху, и на Красную горку, — вздыхает Инна Вадимовна, — и никогда ничего такого не было. Соберут яички, конфетки — и все. Да и крещеные все дети у меня! Мы и священника приглашали дом освящать. Ни копейки не взял!

— А я даже не поверила, когда мне милиционеры сказали об этом. Это ж сколько силы надо иметь, чтобы памятник свернуть, — говорит Настина мама Елена. — А Юлькин отец, так тот вообще голову руками обхватил и все повторял: „Этого просто не может быть, не может быть“.

Да может, уверяют в отделении милиции. Памятники, оказывается, не забетонированы, а просто стоят в углублении. Действительно, достаточно облокотиться или толкнуть, чтобы повалить. А кресты… кресты полусгнившие, и выдернуть их может даже ребенок.

— Памятник ведь не сразу устанавливают, ждут, когда земля на могиле осядет, — говорит Сергей Голодов. — А временно ставят обычные деревянные кресты. Конечно, они снизу подгнивают и слабо держатся в земле.

Голодов задумывается на минуту и вздыхает:

— Эх, каждый родитель вкладывает в своего ребенка то, что может. А если у детей нет никаких ценностей, то, значит, этого просто не было заложено. Были бы года на два-три постарше, уже сами могли соображать, что хорошо, а что плохо. А так… дети. Которыми никто не занимается.

Занимаются ими действительно немного. Хотя любят. Сашина мама говорит: „Дети — это хорошо. Без детей плохо“.

Сашке в этой жизни вообще-то уже один раз крупно повезло. Когда в три года выяснилось, что у девочки порок сердца, ее быстро, без очереди, в которой иные стоят годами, прооперировали. И не где-нибудь, а в Бакулевке. Сейчас все нормально, единственное напоминание о тяжелой болезни — большой шрам на грудной клетке. Видимо, на этом фоне все остальные Сашины проблемы кажутся Инне Вадимовне пустяками.

— Она заикается сильно, да и программа школьная для нее сложновата. Ей бы, как минимум, с логопедом позаниматься надо. А у нас в школе логопеда нет. Да и программа для нее нужна облегченная, — говорит Татьяна Михайловна. — А в Рязань ее никто возить не будет.

В разговор встревает сама Саша:

— Когда мама беременная была, гриппом заболела. Поэтому я такая. Я вообще в четыре года заговорила!

…Что будет дальше — никто не знает. Смогут ли сельчане забыть эту историю? Краску-то оттереть можно, а вот темный осадок на душе никаким растворителем не смыть. Простят ли девчонок одноклассники? Станут ли общаться дальше? Одно известно точно: если никаких претензий в течение полугода к Саше, Насте и Юле не будет, их снимут с учета.

— Ну, если, конечно, будет ходатайство из школы, — уточняет инспектор по делам несовершеннолетних Алексей Бугаев.

А девчонки хотят в церковь сходить. Исповедаться и причаститься. Ну и, если духу хватит, извиниться перед родственниками тех, чьи могилы разрушили. Но это так, отдаленные планы.

— Это ведь грех, то что мы сделали? — спрашивает Саша. — Большой грех?

PS. Удивительна эта история тем, что девочек со всех сторон окружают нормальные, хорошие люди. Милиционеры, всю ночь пытавшиеся привести кладбище в порядок. Учителя, по-доброму и внимательно относившиеся к Саше, Насте и Юле. Да и село работящее — не бедствует, не пьет. Родители у „вандалок“ вроде странноватые, но детей любят и воспитывают как могут. Только, получается, жизнь дальше пошла: просто прокормить ребенка и воспитать „как можешь“ — уже маловато. Упущенные дети — они ведь не только в Полянах есть. Кто-то колотится, чтобы денег на образование скопить. Другой — чтобы у ребенка „все было“. Из-за этого заниматься ими всерьез нам некогда, недосуг. А завтра уже ничего не наверстаешь…